Как некогда сказал один из трёх саннинов Конохи, мир не знал зрелища более жалкого, чем сироты войны.
Яхико узнал, что стал сиротой, не тогда, как погибли его родители, а спустя время, когда проходивший мимо него подросток выплюнул это слово и пнул едва державшегося на ногах рыжего мальчишку — просто так, чтобы привыкал к побоям. Осталось неясным, какими соображениями руководствовался незнакомец, но Яхико запомнил этот урок на всю оставшуюся жизнь. Если хочешь существовать — будь готов к вечной борьбе и помни, что война выкашивает слабых и создаёт громкую славу сильным.
Из-за того, что сильные показательно сражались друг с другом, гибли слабые.
Какой жуткий естественный отбор проходил в это страшное время.
Яхико не считал себя худшим звеном пищевой цепи, но добывать себе пропитание иначе, чем воровством, не мог. Будь он старше, быть может, он бы ушёл в более спокойные (а оставались ли ещё такие?) районы Аме, попытался начать торговать или устроиться мальчиком на побегушках, чтобы иметь возможность каждый день жевать под окнами своего работодателя сухую краюху хлеба и завистливо глядеть на то, как роскошно пирует чужая семья. Но гордость Яхико не позволяла ему примыкать на сторону алчных, трясущихся лишь за сохранность своих кошельков и задниц коммерсантов. Яхико предпочёл быть бродячим псом, а не посаженным на цепь страдальцем-волком.
Он обкрадывал мёртвых, не испытывая при этом угрызений совести — трупы не пугали его, но, начавшие разлагаться под непрекращающимся дождём Аме, внушали ему вполне оправданное отвращение. Он не молился за упокой их душ, поскольку не верил, что после смерти было что-то ещё, кроме пустоты и необъятности. Он находил неподалёку от мест сражений стоянки шиноби и, если оставалось, что брать, уносил с собой плащи, консервы, столовые приборы. Однажды Яхико даже нашёл нож, но кунай, которым он бы не отказался обзавестись, всё никак не попадал к нему в руки. В конце концов, он бросил затею использовать то же средство защиты, что и шиноби, и довольствовался тем, что подарила ему мать-природа — целые руки-ноги и ясную голову, пусть и затуманенную заботами об одном выживании.
Со временем Яхико понял, что своего добра у него стало излишне много, и прошагал не один день в поисках нового места жительства. Он набрёл на сеть пещер на приличном расстоянии как от нескольких мелких деревень, так и от полей битвы. Перетащил туда нажитое имущество, по большей части состоявшей из продовольственных запасов, и осел в одной из пещер, сухой и сравнительно тёплой — в неё практически не задувал ветер.
Заниматься мародёрством становилось всё труднее, и Яхико приучил себя красть на рынках.
Он был один и не собирался ни к кому присоединяться. Многие дети его возраста сбивались в группы и вместе старались поддерживать друг друга — глупая, наивная идея! Будто бы всем в таких шайках доставалось еды поровну. Главари и их доверенные лица получали несравненно больше, а прочие должны были перебиваться сами. Яхико видел и эту несправедливость собственными глазами, а потому не полагался ни на кого, кроме себя. Он жил в одиночестве и окончить свои дни стремился в одиночестве. Ему было хорошо наедине с самим собой.
Многие попытки краж были неудачными: на торговых рядах были наученные лица, поймавшие много изголодавшихся сирот на месте преступления. Когда же самого Яхико припирали к стенке, он, если позволяли силы, изворачивался из захвата сильных взрослых рук, огрызался и убегал, дитя войны, навек лишённое материнской ласки и скупой поддержки отца. Один-единственный раз какой-то человек, на вид такой же нищий, как и Яхико, отдал ему свой ужин — пару подгнивавших яблок — и улыбнулся своим наполовину беззубым ртом, сказав: «Тебе нужнее, сынок».
Яхико не слышал этого доброго зова: он был уже слишком далеко, чтобы его можно было догнать при случае, если бы старик опомнился и пожелал вернуть отданную добровольно еду. В тот же вечер он запёк яблоки и съел их, первый и последний раз подумав о том, что тот, кто подал ему милостыню, верно, был чокнутым обездоленным.
Потому что Яхико был не из тех, кто клянчил подачки. Взрослые ненавидели его, и он отвечал им тем же.

Сегодня ему удалось унести лишь одну булку хлеба, который до того размок под дождём, что Яхико пришлось остановиться на полпути домой и насытить ею свой желудок, урчавший и требовавший пищи. В свою пещеру он вернулся с настроением чуть лучше обычного, но не успел Яхико переступить её «порог», как замер на месте. В нескольких шагах от него лежал ребёнок, верно, ровесник Яхико, и это обстоятельство заставило рыжего мальчишку отмереть и попятиться назад, скрываясь за небольшим валуном рядом с пещерой. Яхико опасливо выглянул из-за своего укрытия раз, другой, третий, потом наклонился, не переставая наблюдать за ничком лежавшей фигурой, и поднял с земли маленький лёгкий камень.
Первой мыслью было подозрение, что перед ним находился шиноби.
Яхико слишком ценил свою шкуру, чтобы так легко поверить в случайное стечение обстоятельств. Он был свидетелем того, как под телами обычных гражданских скрывались ловушки шиноби, и горе было тому, кто по доброте душевной рисковал приблизиться к замаскированным бомбам. Яхико обезопасил себя и сейчас, бросив свой метательный снаряд в предполагаемого врага. Камешек отскочил от спины лежащего, и больше ничего не произошло. Не было ни дыма, ни взрыва. Яхико удостоверился, что всё в порядке, и теперь уже приблизился к фигуре почти вплотную.
Это была девочка, и она спала.
Яхико отвернулся от неё, затем в полумраке пещеры нашёл керосиновую лампу и быстро зажёг её. Своды из тёмно-серых стали рыжевато-коричневыми благодаря источнику света, и Яхико мог уже более слаженно координировать свои действия. Он расстелил на полу истрёпанное одеяло, служившее ему постелью, рядом оставил свой запасной плащ. Вернулся за девчушкой и немного потоптался вокруг неё, не зная, с какой стороны следовало поступиться к ней. Рискнув, Яхико кое-как взвалил её к себе на спину и перенёс вглубь пещеры, осторожно положив на импровизированную кровать. Отдышался, не без неудовольствия отметив, что внешне девочка казалась куда легче, и стащил с неё насквозь мокрую накидку (а это точно была накидка?), кутая в сухой плащ. Большей услуги он не мог ей оказать.
Яхико склонился над девчушкой и убрал прядки волос с её грязноватого лица, всмотрелся в её черты с каким-то изумлением — впервые он видел девочку так близко. В деревне, где раньше проживала семья Яхико, было лишь две дочки местного ростовщика, и то они были пухлые, вечно разнеженные и медленно передвигавшиеся, оттого мальчишки никогда не звали их играть с собой. На рынках Яхико тоже встречал девочек, но все они были под покровительством других мальчуганов, и он никогда не приближался к ним — да оно ему и не было нужно.
И только теперь, смотря на умиротворённое лицо девчушки, Яхико задался вполне себе логичным вопросом: а зачем он вообще переносил её сюда, в свой дом?
Он не сумел ответить самому себе и жутко разозлился. Уселся на грубо сколоченный деревянный стул, который не более чем два месяца назад притащил в своё убежище, и, нахмурившись, долго наблюдал за спящей, подсознательно чувствуя какое-то противоречие между собственными мыслями и поступками.
«Это была мимолётная слабость!» — смеясь, давно протестовал отец, когда смущённая мать ругалась из-за сорванных на чужой клумбе цветов, очищая их от земли и ставя в скромную вазу.
«Да, это была моя мимолётная слабость». Признав свой порыв безрассудным, Яхико чуть успокоился и смог отвлечься от девочки, которая стала ему менее интересна. Он снял с себя дождевик, оставив тот просыхать, немного покопался в ближайшем ящике, в котором хранил важные для себя предметы, и достал оттуда старую полуразвалившуюся книгу — единственный предмет, который он унёс из своего настоящего, ныне разрушенного дома. Сборник приключенческих историй, который читала Яхико его мать перед сном. Теперь, когда её не стало, мальчишка изучал книгу сам, пусть и многие слова были ему непонятны — кто же будет учить сироту читать более сложные иероглифы?
Спустя какой-то промежуток времени боковым зрением он уловил движение в той стороне, где спала девочка. Почему-то Яхико сразу сделал вывод, что она проснулась, и решил немедленно возвестить о своём присутствии здесь и о неоспоримом владении этой самой пещерой.
— Ещё одна бродяжка? — угрюмо спросил Яхико, переворачивая страницу книжонки, — я не раздаю милостыню, даже не проси.
Яхико не был циником в полном смысле этого слова, но разочарование в мире пришло к нему излишне рано. Поэтому и его слова, полные плохо скрытого презрения, были столь жестоки. Он видел в девочке досадную обузу, так некстати ворвавшуюся в его жизнь. Она должна была уйти. И чтобы это случилось наверняка, Яхико требовалось всего ничего — быть самим собой и чаще опускать колкие замечания.
Яхико только хотел быть один, так почему судьба послала ему именно эту девчушку?

Отредактировано Yahiko (8th Nov 2014 03:14:06)