Запах затруднял дыхание и сковывал мысли. Здесь пахло кровью, потом, мочой и непонятно чем еще. Самая настоящая помойка из запахов, которые, объединившись, были самой настоящей преступной организацией по сбору хорошего самочувствия у беззащитного населения. Комната казалась больше, чем было на самом деле – стены тонули во мраке, а света от нескольких факелов хватало лишь на то, чтобы тени стали мрачными и холодными.
Чоджиро стоял, тупо уставившись на человека внизу. Он лежал на полу, холод которого стоявшие могли почувствовать даже через подошву обуви – полная противоположность тому, что было снаружи. В нерешительности он ожидал дальнейших действий жреца. Ему уже доводилось заниматься подобным ранее, но привыкнуть к этому так и не сумел. И, как и ранее, он вновь задавался вопросами: почему именно я? Как я до этого докатился? Неужели… так все и будет дальше?
Сейчас, оглядываясь назад, он вновь понимает, что ему предначертано быть убийцей, так или иначе, ничего другого он и не умеет. Его отец, да и дед, трое братьев – все они, все связаны с воинским искусством. Деда Чоджиро не застал, а, так как был он самым младшим в семье, то и отец не слишком-то стал уделять внимание отпрыску – других хватало. Потому, занималась им всегда мать. По будущим словам отца именно она привила ему бесхребетность, наивность и еще много самых разных чувств. Дополнялись эти слова, как правило, не самыми цензурными. Сейчас, когда Чоджиро исполнилось порядка двадцати четырех, он может лишь вспомнить то, что любил мать. Наверно это прозвучит странно, но, после стольких лет он даже не вспомнит ее лица, разве что смутные образы, которые не может принять за реальность. После смерти матери, а ему тогда было не более десяти лет, им начал заниматься отец. Хотя, заниматься, это сильно сказано. И, в отличие от матери, отца Чоджиро запомнил хорошо. Он был высоким, со слегка толстоватым лицом, из того вида мужчин, которые к сорока годам начинают лысеть с макушки. От него Чоджиро получил угольно-черные волосы, буйно растущую щетину и ощупывание макушки каждое утро, в ожидании страшной потери. Что же сказать, семья их было выше бедняков, довольно близко к богатым. В общем-то, хватало не только на питание, но и несколько большее. Даже пара прислуг была. Чоджиро быстро рос, как и его мастерство владения оружием. Глядя на него, сложно сказать, что он силен физически. Нет, явно не из тех, кто любит махать с двух рук поленом. Потому, будучи от природы скорее ловким и проворным, нежели сильным, он сконцентрировался на бою с одноручным оружием. И вообще, предпочитает вести бой именно одной рукой – тренировал он, в большей степени, правую.
Влияние матери жило в нем все эти годы – он старался не ранить в учебных спаррингах, а уж об убийстве не шло и речи. Что же сказать, лишь одно это ставит его мастерство выше чужого, ведь обезвредить противника куда сложнее, чем просто убить. Но, все изменилось, когда его мастерство было замечено. Все изменилось, когда он присоединился к храмовым мечникам. Ему пришлось делать те вещи, о которых он будет сожалеть всю оставшуюся жизнь. Ему довелось слышать предсмертные крики тех, чья жизнь еще только начиналась. А что взамен? Вечное убеждение себя, что он ничего не может поделать с нынешним устройством мира, что он не такой как они, что у него нет иного выбора. За годы в качестве храмового мечника он изменился. Черты лица стали более грубые, ветра начали прорезать морщины усталости на его лица. Появились первые шрамы на теле. Вещи, некогда недопустимые теперь шли куда легче. Вещи, которые раньше он никогда бы не сделал, становились нормой. Возможно, в нем остались еще какие-то крупицы чести и прежнего достоинства. Одно можно сказать наверняка: его навыки, как война, впечатляют и мало кто способен противостоять в бою против него.
Из мыслей его вывел голос жреца.
- Да… простите, больше не повторится. – Сказал Чоджиро. В очередной раз. Он встал на колени перед лежащим человеком, над его головой. И уставился в его широко открытые глаза. «Удивительно… в них совсем не видно страха.» Думал он, глядя на совершенно спокойного человека. Другие, бывало, пытались бежать, пытались ударить или сделать что-то еще. Этот же лежал, спокойно раскинув руки в стороны и ждал. Словно так и должно быть, будто для этого он и был рожден.
Еще одно напоминание от жреца, заставившее Чоджиро вздрогнуть. Он водрузил свои руки на руки раба, около плеча и надавил на них своим весом. От боли лежащий издал звук гортанью, но тут же затих. Мечник продолжал смотреть в глаза тому, кто должен был умереть. Уже скоро он сам вспотел от напряжения и ожидания, с его носа падали капельки пота. Он старался не попасть ими в глаза того, кто был снизу. Пусть сейчас он спокоен, пусть он даже ждет смерти… он все равно будет кричать. Нет, от жреца кричат всегда. Никто не хочет умирать, любой будет цепляться за жизнь, даже если жизнь и сама давным-давно утонула. Чоджиро приготовился держать сильнее и напрягся. Может ли он чем-то помочь? Нет. Ведь тогда он умрет сам, а затем умрет и этот раб. Да и…быть может это и правда спасет от засухи? От этих мыслей ему стало тошно. После этих мыслей он стал ненавидеть себя чуть больше, чем раньше.
Чоджиро смотрел в глаза того, кто смирился с тем, как он закончит свой земной путь и был готов ко всему. Он сжимал его руки, ставшие тонкими и слабыми от голода, все сильнее и сильнее, не давая шансов, пока тот не начал скрежетать зубами. Он отвел взгляд, переведя его на жреца, но тут же вернул обратно, когда увидел в его руках клинок. Раб сделал тоже самое, но на несколько секунд позже. Когда их взгляды встретились вновь, Чоджиро напряг скулы, ведь инстинкты никогда не дадут просто уйти и не спросят твоего мнения, когда захотят напрячь мышцы и задействовать последние силы тела.
Отредактировано Choujuurou (21st Nov 2014 23:44:21)
