13 лет назад
Последнее, что он помнил, была бледная Кушина, крепко держащая вторую половину Лиса, и мирно спящий на алтаре сын, в которого он эту половину запечатал.

А потом он оказался здесь — посреди мрачных развалин, под небом, затянутым жуткими багряными облаками.

Он не успел даже толком удивиться, как разом отовсюду послышался мощный голос, от которого внутри всё замерло:

— Как же вы мне надоели. Честные. Правильные. Готовые на всё ради других, — с презрением и отвращением выплюнул Голос.  — Столько с вами хлопот.

Йондаиме завертел головой, но, ожидаемо, никого не увидел.

— Намиказе Минато, — при звуке своего имени мужчина вздрогнул и почувствовал на плечах тяжесть всего мира. — Ты худший из всех, кого мне доводилось встретить. Твоя душа противна мне.

И не нужно иметь много ума, чтобы понять, кому принадлежал этот голос.

— Но я не тот, кто отказывается от подношений, — уже спокойнее продолжил Шинигами, постепенно переходя на довольно рычание. — Ты познаешь боль. Агонию. Муки и отчаяние заставят тебя пасть ниц. Ты будешь молить о пощаде и смерти. Тогда, я приду за тобой. А сейчас — убирайся!

И прежде, чем Минато окончательно погрузился в забытье, он услышал последние слова Бога Смерти:

— Но помни, человек —  ты принадлежишь мне. Твоя судьба принадлежит мне.

В следующий раз он очнулся в тесной камере, подвешенный к потолку «цепями» из воды.

Сейчас

Мыслил ли Минато  о смерти? О смерти, как об акте милосердия по отношению к нему?

Несколько раз — да.

Но так же он думал о том, что не имеет на это право. Если ради спасения деревни и дорогих ему людей нужна жертва, он готов взять на себя эту роль, готов заплатить назначенную цену. Но никогда он не упадет духом и не сломается. Нет. Не дождетесь. Ни садисты из Кири, ни Человек-в-Маске, ни даже Шинигами…

Особенно Шинигами.

У него есть ради чего жить.

Наруто. Его прекрасный сильный сын.

И Кушина. Его милая и вспыльчивая возлюбленная.

Кушина...

Он знал, что она вероятно мертва. Она должна быть мертва. Однако одна лишь мысль о ней наполняла его сердце теплом и затягивала раны на душе.

Тяжелее всего было в первое время. Боль неотъемлемо сопровождала каждую минуты его бытия. Ежедневно его выволакивали из камеры и под надёжным конвоем, со всеми предосторожностями, тащили в допросную или лабораторию. Там его ждали люди, преследующие разные цели и желающие получить от него каждый — своё. Информацию, исследования, опыты, тестирование веществ или техник.

Почти сразу выяснился любопытный факт. Он не мог умереть. Или этого было крайне сложно добиться. Но сколько бы ни старались его мучители, какие бы извращённые фантазии не воплощали в реальность  — результат был один. Он возвращался к жизни снова и снова.

Спасибо Шинигами.

С ним обращались хуже, чем со скотиной. В разговоре  — только приказной тон. Вместо имени — оскорбления. Его лишили одежды. Заставили жить в окружении своих испражнений. Почти не давали еды и воды.

Последнее стало одним из решающих факторов его удержания здесь. Будь он хоть трижды бессмертен и невероятно силен, со слабым и измученным телом он не мог использовать даже самую простую технику, вроде Хенге. Да что там — он не мог даже прямо стоять.

Но со всем этим  — со всей этой болью и унижением  — он научился жить.

Существовать.

От суровой реальности он нашел хорошее убежище  — его сознание, воображение и воспоминания. Он буквально жил ими. Жил в них.

До тех пор, пока его пленители не перешли от боли физической к боли душевной. Впрочем, это не возымело должного эффекта.

Он и до этого хорошо распознавал гендзюцу и галлюцинации, но тут отточил это умение до совершенства. Он не мог от них избавиться, но очень хорошо наловчился игнорировать. Это не так сложно, если держать в уме мысль о своем реальном и неизменном на протяжении многих месяцев местоположении.

Он даже научился наслаждать и, в некотором роде, влиять на видения.

В конце концов, когда тебе слишком часто показывают пытки и страдания, пусть и дорогих людей, эффект притупляется и постепенно сходит на «нет». Особенно, если четко уяснишь для себя, что ничего из этого не может происходить на самом деле.

В действительности, Минато дошел до того, что начал посмеиваться над демонстрациями. Он искать (и находил) в них не состыковки и ошибки, удивлялся абсурдности и наигранности происходящего.

Самой популярной была сцена насилия. Предположительно, над Кушиной. Но, несмотря на глубокое отвращение, которое вызывало происходящее, он точно знал, что видит не свою супругу.

Женщина «перед ним» умоляла рьяно и отчаянно, рыдала и визжала… Кушина никогда не опустилась бы до такого.

Женщина «перед ним» покорно приняла свою участь и надеялась только на Спасителя, роль которого досталась Минато. Кушина бы боролась до последнего: вырывалась, пиналась, кусалась, угрожала и материла так, что вяли бы не только уши. Она бы обеспечила такие условия, в которых акт насилия стал бы попросту невозможен. По крайней мере, пока она в сознании.

Он видел десятки, а то и сотни, возможностей, которыми могла воспользоваться его жена, чтобы сбежать или убить насильников. Но Женщина этого не делала.

Кроме того, были и чисто внешние отличия, вроде волос не такого оттенка красного, или отсутствия скрытых, но хорошо известных для него отметин на теле.

Он не знал, с чем были связаны подобные промахи. Всё дело в нем самом? Или в создателях гендзюцу, которые не отличались мастерством и опытом? Возможно, всё вместе?

Больше всего ему нравились «картины» побега. Разумеет, по первой он попадался в них, верил в них. Почти. Но позже научился получать удовольствие от них. В каком-то роде. Всё приятнее и интереснее, чем висеть в продуваемой всеми ветрами камере.

Надежда.

Утратил ли он её?

Сложно сказать. Он никогда не надеялся выбраться отсюда.

Он просто знал, что когда-нибудь выберется отсюда.

Пытаться сбежать?

Он не настолько безрассуден, чтобы делать это без всякого шанса на успех.

Но он понемногу собирал информацию, копил силы и чакру. Впрочем, пока, безрезультатно.

Несколько раз он проваливался к клетке Лиса. Однако конструктивного диалога у них не получалось. Злобный зверь рычал, разбрасывался слюной, угрожал и кидался на прутья.

Жаль. Минус один потенциальный союзник и собеседник.

Кстати, о собеседниках.

В первые… месяцы?... пребывания в заключение, его часто пытали с одной конкретной целью. Получение информации. Но кроме криков боли, его мучители не получали ничего. А вскоре, они потеряли возможность слышать даже их.

Человек удивительное создание, быстро привыкает как к хорошему, так и к плохому.

С тех пор Минато предпочитал не издавать ни звука. Ни огрызаться, ни угрожать, ни злить и провоцировать кого бы то ни было он не желал. Не видел смысла.

Так что, скоро все привыкли к его молчанию и начали воспринимать как должное.

К окружавшим людям он испытывал смешанные чувства, разнящиеся в зависимости от конкретной личности. Так, он мог презирать одного «исследователя» и уважать другого, он мог симпатизировать тому, кто приходил излить душу к «немому» узнику, или благодарность к тем, кто был добр с ним.

Персонал, к слову, с течением времени менялся. Не полностью, но он порою замечал новые лица или отсутствие старых. Именно такая текучесть кадров, вероятнее всего, влияла на интерес к нему  — тот, то постепенно угасал, то через какое-то время вспыхивал с новой силой.

Последние несколько… дней?... были на удивление тихими. Как конкретно для него, так и для всего подземного комплекса.

И сейчас, вися в своей камере, внимание Минато привлекли звуки  — или скорее ощущения  — несвойственные этому месту.

У него не было сил на то, чтобы поднять голову, но со всем доступным усердием он прислушался.

И насторожился.