— От вашего благополучия, сэр Гримм, зависит и наше, — расхохотался лорд, панибратски хлопнув охотника по плечу, и увлекая за собой под сень замка. — Так что отдыхайте, а за лошадку не волнуйтесь, уж что-что, а конюшни у меня великолепные. Если что — ух! — конюх своей шкурой отвечает! Так что плохих конюхов мы не держим, мы их — ха-ха! — порем!
И похлопал по бедру, где змеей свернулся тугой лошадиный кнут — то ли всерьез, то ли в шутку. Лорд Грэй славился крутым нравом и богатырской силой, так что даже сейчас, на исходе четвертого десятка, вселял в дворню почти суеверный ужас — в скверном настроении был скор на расправу, хотя и отходчив в периоды благодушия.
Сейчас, возможно, как раз наступил такой период, поскольку лорду даже не пришло в голову парой крепких выражений разогнать любопытных слуг, сбежавшихся во двор, чтобы посмотреть на необычного гостя — разве что выдал подзатыльник мальчишке, крутившемуся слишком близко. Да и куда больше, чем воспитание дворни, его увлекала возможность похвастаться перед охотником.
— Вот наши конюшни, посмотрите сами — за лошадками тут глядят пуще, чем за женами. Пиво пьют лучшее, чем я сам, — лорд захохотал, довольный шуткой.
Хотя какая там шутка — вино к столу подавалось местное, отдающее кислятиной — северные земли были скудны на виноградники, а вот угощение для любимых зверей заказывалось только лучшее.
— Смотрите-смотрите, вот как содержатся мои красавицы — с такими что на войну, что на охоту! И никаким ведьмам я и в обиду не дам — а то ишь чего удумала, стерва! — лорд сжал кулаки, заиграл желваками на одутловатых щеках. — Такая великолепная стая была, всех со щеночков растил, как детишек собственных — и не уберегли, сукины дети! Стерва! Мразь! Я ей к лошадкам не дам подобраться, задушу собственными руками гадину!..
— Дорогой, — леди Грей тихонько подошла к мужчинам, скрестила руки на хрупкой груди, то ли в защитном жесте, то ли от озноба. — Я думаю, гость наш действительно устал с дороги, и следует проводить его в покои.
— Ох, женщина! — лорд досадливо отмахнулся от жены, но все же внял ее совету. — Джон вас проводит. Если что — гоняйте его нещадно, не смотрите, эта старая развалина еще всех нас переживет. И проследите, — это уже слугам, — чтобы у сэра охотника был щедро растоплен камин! Пожалуется мне — всех вздерну, разбираться, кто виноват, не буду!
Всерьез или нет было дано это обещание, никому из слуг не хотелось бы выяснять на собственной шкуре — хотя лорд и был обрадован приездом долгожданного охотника, слова у него редко расходились с делом.
— Идите-идите, сэр Гримм. Завтра пришлю кого-нибудь смекалистого.
До самого вечера дворня не оставляла гостя в покое. Предлагали жареного кабанчика (велел лорд), хорошего вина, а не ту кислятину, что пьют обычно (велела леди), яблок лошадке (и хозяину лошадки, конечно, тоже — на пробу), шкур и покрывал, чтобы утеплить постель… принесли младенчика, чтобы благословить, привели румяную девку, чтобы потешить плоть… трижды заходили проверить, не погас ли камин (лорд ведь велел!) в итоге натопили так, что в комнате стало нечем дышать. Не то, чтобы лорд Грей следил за этим лично, как раз наоборот, половина слуг пробиралась тайком — еще бы, такие гости посещают замок редко, любопытно же. Вот и искали повод услужить сэру Гримму, а заодно и посмотреть на него хоть одним глазком.
В акварельном свете предрассветных сумерек леди Грей казалась бледным призраком. Она стояла у окна, нервными пальцами перебирала тяжелые кисти штор и дрожала от пронизывающего осеннего ветра. За окном мокрый туман укутывал луга, почти у самого горизонта отороченные лесной опушкой.
— Это ты, — она обернулась на тихий скрип двери. — Так долго… Тебя так долго не было.
— Я не мог иначе, моя леди, вы же знаете.
— Я скучала, — отрезала она сердито, и в два шага пересекла комнату. Замахнулась для пощечины, но за несколько сантиметров от чужого лица удержала руку, подушечками пальцев невесомо и ласково очертила линию скул.
Человек, стоящий напротив, грустно усмехнулся и, поймав ее руку, прижался к ней губами.
— Он выпил?
— Ты мог бы сказать, что тоже по мне скучал.
— Охотник выпил зелье? — с нажимом.
— Бессердечный! Не знаю я! Выпил, нет — я не смотрела! Может, Джон выпил! Что будешь делать, когда тебя завтра сожгут?! Вот я посмеюсь!
— Т-ш-ш.
— Да пусть хоть весь замок проснется!
— Рассвет скоро.
— Вот и проваливай! Иди давай прямо в лапы к Гримму, пусть он полюбуется на твою гнилую рожу… Вон отсюда!..
— Как скажете, моя леди.
— Генма?
— Гм?
— Я надеюсь… Не дай ему себя убить. Я молю Господа о том, чтобы все получилось.
Он захлопнул за собой дверь, так и не найдя, что ответить. Молиться о подобном? Если это не глупость, то отчаяние? Непоколебимая вера в собственную правоту? Или злая шутка, на которые его леди была мастерицей?
Сердце пойманной птицей зашлось в груди, когда Генма шел к покоям, где поселили охотника. Страх и ненависть преследуют любого, обладающего Даром от самого рождения и до самой смерти. Сейчас они сплелись в один тугой пульсирующий комок, сосредоточенные на человеке, которого он ни разу в жизни не видел, но которого ему необходимо убить — или самому быть убитым.
Генма на мгновение замер у тяжелой дубовой двери, собрался с силами и постучал. Конечно, если охотник выпил зелье, то будет послушен, как теленок, но если нет?