Он всегда считал себя самым, одним из самых спокойных и уравновешенных членов их клана. И это выражалось не только в приклеенном монотонном выражении лица, что никогда не сменялось, и даже не в лаконичном стиле боя, плавном движении меча в любой из ситуаций, будь он серьезно ранен или зажат в угол, не проявляя и толики паники, агрессии или раздражения, дело было в равнодушии. Изуна действительно любил свой клан, чтил его законы, традиции и устои, внутреннюю атмосферу, отношения и иерархию. Будучи, пожалуй, единственным Учихой, что не любил войну, но изрядно принимал в ней участие на первом плане, он никогда не жалел павших своей стороны. Остальные тоже мало когда показывали свое отношение, но пересуды ходили мертвым шепотом по их очередному временному лагерю. Его равнодушие пошатнулось со смертью отца: единственного из Учих, что действительно был лидером, не только по силе, но и по духу. И эта смерть, одна единственная, показала Изуне, что все смертны, даже такие великие люди.
К его сожалению, похороны лидера Таджимы, пусть даже не отца Таджимы, были такими же, как и все остальные, будто ушел какой-то рядовой. Он отлично понимал, что в их время слишком изощряться бы не получилось даже при желании, но хоть минимальное различие можно было бы устроить. Впрочем, сказать об этом было некому, потому что брат был слишком занят своей новой должностью, а больше Изуна ни к кому обратиться и не мог, да и не стал бы по сути. С привычной неприязнью подумалось, что Сенджу, наверняка, для своего почившего лидера расстарались хоть немного лучше.
Негласное перемирие закончилось так же быстро, как и наступило, возвещая о новой череде смертей, что пронеслась в первые же часы. Они с братом прибыли далеко не первыми, с подмогой, где глазам предстала не самая лучшая картина: множество мертвых тел, к сожалению, с их стороны тоже достаточно, что вперемешку лежали просто везде, куда бы не упал взгляд. Будь Изуна чуть более впечатлительней, не видев подобного сотен раз, пожалуй, от тяжелого запаха и развороченных трупов его могло бы и вывернуть. А вот кого-то, кажется, все же постигла эта участь, судя по земле. Но запах действительно засорял нос, секундно отвлекая от более насущных вопросов: людей с чьей стороны осталось больше, например, или чье подкрепление окажется больше, или когда нерушимая пара Сенджу-Сенджу появится перед ними, чтобы ввязаться в очередной бой. Как бы неприятно это было признавать, но Изуна искренне не понимал, почему Хаширама никак не может довести дело до конца: он не уступал брату по силе, да Мадаре чаще доставалось, чем тому, либо же мог просто сдаться и закончить это утомляющую оба клана войну. Но Сенджу медлил, а брат все никак не мог осознать, что без хорошего плана победить ему не удастся, по крайней мере честно. И за подобные мысли ему было действительно обидно, как-то по-детски и наивно, ведь он с детства привык считать, что Мадара самый сильный, после отца, а все никак не может разобраться с Хаширамой одни на один.
Впрочем, эти размышления повторялись от столкновения к столкновению, вынуждая младшего мириться с тем, что пока амбиции и эмоции брата не смогут отступить перед разумом, ему и дальше придется сражаться с Тобирамой, который, в отличие от своего брата, решительно намерен истреблять Учих. Изуна искренне считал его своего большой головной болью, что с годами только усиливалась, а вот его старший брат, напротив, вызывал тихое раздражение, по иронии являясь единственным, кто вообще заставлял хоть что-то чувствовать, кроме Мадары и бесконечной к нему привязанности.
- Брат, держись ближе.
Ему не нужно было говорить об осторожности, предупреждать об опасности, но такая, даже пусть и чисто машинальная, забота от него не могла не радовать, даже среди всего этого хауса. Потому Изуна просто кивнул, уверенный, что тот больше не нуждается в никаких знаках. И верно, Мадара уже ринулся вперед, терзая косой врагов, оставляя за собой неровную дорожку из мяса, крови и других превратностей его атак, вынуждая остальных, включая и его самого, заботиться о тылах, вырезая уже оставшихся по бокам противников. Но Изуна и этого себе позволить не мог, устремляясь за братом. Ведь там, где его громогласный голос призывал Сенджу, просто не могло не оказаться Тобирамы, что всегда имел зуб на его брата. И если Мадаре так нравилось бесконечно долго сражаться с Хаширамой, то он позаботится о том, чтобы им никто не мешал.