- Госпожа Мизукаге, одумайтесь! Нельзя позволить ему разгуливать всюду!
- Простите, Старейшина, но этот вопрос мы с вами уже обсуждали. Я не изменю своего решения. Барьера вокруг деревни вполне достаточно.
И с этими словами Теруми Мей покинула заседание.
Верхушка деревни начала плавно паниковать: главный "заключенный" Киригакуре поправлялся не по дням, а по часам. Их надежды на то, что печати отложат восстановление, пошли прахом. Да и в чем смысл отсрочить неизбежное? Старейшины решительно не понимали, почему нельзя заковать Учиху как следует и запереть в одном из помещений секретных лабораторий, - где побольше ловушек и стены покрепче. Да что там: они предложили Мизукаге поддержать ее, если она официально откажется выполнять обязательства, наложенные на нее Советом Пяти. Только врожденное чувство такта и благоразумия не позволило ей вежливо и кратко, в лицо обозвать их недальновидными трусами.
Несмотря на показательную уверенность в себе, в душе женщины царил хаос. С одной стороны, Мей не сомневалась в совершённом выборе и предприняла необходимые меры безопасности. С другой стороны, юрисдикция Совета окончилась здесь, а это значило, что ошибки будут на ее совести. Куда проще было бы избавиться от проблемы, нежели решать ее. Однако когда Пятая предпочитала легкие пути правильным? Сваливать враждебно настроенного шиноби, могущественного, словно Бог, на следующее поколение... Или когда там он разрушит печати, или самоуверенный правитель неосторожным поступком освободит его?
Ей не все равно, что станется с миром и деревней после ее смерти. Но ей совершенно в равной степени небезразлична судьба самого Мадары. Странно, но факт. С легким сердцем, в котором не было и нет ненависти, она не жалела о том, что ему оставили жизнь. Что теперь? Осталась ли в нем эта ненависть? Злость? Желание отомстить за поражение? Гордость человека такой силы, должно быть, велика, и как усмирить ее, чтобы он не воспринял это как унижение? К тому же, Теруми запретила проводить исследования его организма, опасаясь непоправимых последствий для его здоровья, в том числе и психического, и теперь могла лишь догадываться, заключено ли в его теле до сих пор бессмертие, или нет.
Столько проблем, столько суеты. Первостепенная забота - одна. И сейчас женщина направлялась именно туда, в больницу, где в хорошо охраняемой палате, более ничем не отличающейся от остальных, покоилась на подушках эта самая забота. А вокруг шиноби Тумана готовились к предстоящему захоронению павших товарищей, родственников и близких...
Длинный, просторный коридор, хорошо освещаемый столь редким в это время года, да и вообще в Киригакуре, солнечным светом. Мей не успевает дойти до нужной двери - она приоткрывается, и оттуда нетвердым шагом выходит новая стажировщица, срываясь на бег и всхлипывая. Она не замечает главу деревни, поэтому попадает аккурат той в объятия. Шиноби почтительно кланяются и ожидают, когда Мизукаге пройдет к "заключенному", но Теруми не спешит, наблюдая, как девочка пытается справиться с чувствами.
- Простите, госпожа... - у нее совершенно не получается, и женщина успокаивающе шепчет:
- Ну, ну... Все хорошо. Я тут. Что случилось?
- Он... Он.! Я боюсь его. Мне мама рассказывала, как он убил папу прямо у нее на глазах и пронесся дальше, не обратив на маму ни малейшего внимания. Мама так и не смогла кинуть кунай... у нее рука дрожала... - сбиваясь, рассказывает юный колдомедик, и у Мей абсолютно портится настроение, моментально опускаясь ниже плинтуса.
- Я на сегодня тебя отпускаю. Иди домой. Только... не рассказывай маме, что видела его, хорошо? Не волнуй ее.
Несколькими секундами позже Теруми тревожным взглядом провожает удаляющуюся по коридору девочку. Боль и гнев охватывают ее, руки сами сжимаются в кулаки. Она решительным шагом преодолевает оставшиеся несколько метров... и останавливается как вкопанная, через порог смотря на мужчину в постели, лицо которого скрыто черной маской, плотно облегающей все черты. Эта маска, в беспорядке растрепанные длинные волосы, закрывающие абсолютно весь обзор, бинты, неудобно раскинутое одеяло... ему чертовски не идут. В памяти женщины всплывает совершенно другой образ, величественный, гордый и беспощадный.
Вздох срывается с красивых губ.
- У меня есть безотлагательное дело. А к вам - поручение. Сегодня же транспортируйте его в мои личные апартаменты. - разворачивается и уходит, взметнув рыжей шевелюрой. - Осторожно. - бросает она напоследок, уже позже поняв двусмысленность сказанного.
***
День проходит быстро. Пять Каге договорились разрешить межнациональные... нет, теперь это называлось "общемировые", - вопросы чуть позже, посвятив себя заботам о своих любимых деревнях. Мысли Мизукаге работают на два фронта, и она решительно не может подумать еще и о третьем. Старейшины завели старую шарманку, не давая отвлечься от и без того нелегкого, предстоящего вечером разговора.
В итоге, Мей покидает Резиденцию куда раньше, чем обычно. Попросту собирает документы в сейф, приводит стол в порядок, открывает окно и линяет прямиком с четвертого этажа, избегая задержек и нотаций. А внизу... внизу суета и близко не утихла. Туман не в силах скрыть витающее в ночном воздухе уныние.
Уже ночь... И когда только?.. А завтра, с раннего утра - похоронная церемония. Ей нет нужды идти туда по личным причинам - родственников давно нет в живых. Зато друзей - вся деревня, и поэтому Мизукаге присутствовать там обязана. Ох как она не любила прощаться. Красноречие куда - то улетучивалось. А чувствовать себя неловко женщина терпеть не могла.
Непривычен сам факт того, что сегодня она будет ночевать дома. И вообще - спать, в такое время. Уснет ли? Мей сомневается в этом, аккуратно снимая обувь в прихожей и проходя сразу к гостевой комнате, не включая свет. Ей всегда был по душе соблазнительный и таинственный мрак ночи, рассеиваемый лишь луной. Здесь, на пятом этаже, туман не мог ей помешать освещать помещения.
- Ну здравствуйте, Мадара - сама. - тихо приветствует Теруми невольного сожителя, практически бесшумно проскользнув в дверь. - Или же наедине я могу опустить эти формальности? Мизукаге полностью в вашем распоряжении. Вам что - нибудь нужно? - дежурные фразы излишне говорить таким же дежурным тоном, но Мей сама удивляется тому, насколько тепло и добродушно выходит это сказать.
Стоять вот так близко и смотреть ему прямо в глаза - невозможно, поэтому она плавно, будто сдавшись и смирившись с чем - то, опускается на край его постели.
- С ума сойти как происходящее странно. - усмехается она про себя, по привычке пряча лицо за рыжей челкой.