Решение о возвращении в деревню далось с большим трудом. Увиденное не просто потрясло юношу... руки до сих пор бились в мелкой судорогах, несмотря на то, что после произошедшего прошел не один день. Обито стоял над могилой Рин, чуть сгорбившись. Дыхание затрудняли подкатившие к горлу слезы, которые не желали выплескиваться наружу. Учиха нависал над надгробным камнем с каменным лицом. В первый раз в жизни, когда ему действительно хотелось зарыдать во весь голос, он не мог. И гробовое молчание нарушали только редкие порывы ветра, заставлявшие ослабевшего Обито слегка покачнуться.

- Это и есть твой Колокольчик? – подал голос Спиральный Зецу, в последнее время старавшийся лишний раз не заявлять о себе. Несмотря на то, что это белое существо со странной головой не раз доводило юношу до белого каления, но сейчас, как ни странно, оно скрашивало его одиночество.

- Да, Спиралька. Это она. Была... – голос слегка огрубел за то время, пока Обито восстанавливал свои силы в пещере деда, представившегося Мадарой. Всю дорогу до Конохи Зецу убеждал Учиху вернуться к нему, ведь здесь, в деревне, его больше ничто не держало. Однако Обито не желал... речи Мадары были столь соблазнительны, они притягивали и заманивали, но где-то на уровне подсознания Обито понимал, что в мечтах Призрака клана Учиха все было как-то слишком хорошо. Слишком.

-  Еще не поздно передумать, - отвечал ему Зецу. – Ты все еще можешь ее вернуть при помощи Вечного Цукуеми. Мадара-семпай же говорил, что тогда все будут счастливы.

- Нет. Слишком просто. Тут есть какой-то подвох, ведь так, Спиралька? – шиноби скосил свой единственный глаз на белый капюшон, которым накрыл его новый... друг? Такими понятиями Обито теперь не спешил разбрасываться, но он точно знал, что существу, все время поддерживающему его, когда Обито вновь учился ходить, пошедшему против Мадары, когда Рин грозила опасность, он мог довериться. Это доверие, пусть полное сомнений, но теперь оно было крепче, чем к Какаши. «Я должен найти ответы... я должен посмотреть в глаза Какаши и задать этот вопрос – зачем?»

- Я не знаю, может, ты и прав, - отмахнулся Зецу. – Ты знаешь... за нами кто-то следит.

Обито замер. У него не было даже жалкого куная, чтобы защитить свою жизнь. Мокутоном, которым Обито уничтожил целый отряд вражеских шиноби, Учиха не умел пользоваться. Он давал о себе знать только в какие-то особо экстремальные моменты, когда шиноби не мог удержать в узде свои эмоции. Нужны были тренировки...

Юноша медленно повернул голову.
- Какаши...

Эти волосы мог узнать кто угодно. Не было необходимости даже вглядываться в его лицо, к тому же, скрытое под маской, чтобы в Обито вновь закипела ярость, чтобы вновь прорезались едва затянувшиеся душевные раны.

Человек, остановившийся неподалеку от могилы из соседнего ряда, услышав свое имя, обернулся. У Обито не осталось никаких сомнений: Хатаке Какаши, как и он сам, пришел проститься с Рин. Сказать последний слова холодному камню.

Юношей разделял всего десяток метров, вроде бы не так много, однако они не смели пошевелиться. Сын Белого Клыка, вероятно, просто не узнал своего друга, Обито же, сколь ни пытался, но так и не сумел заставить себя шагнуть навстречу человеку, который одним движением руки развеял в прах самую ценную часть его жизни. Рин...

Небо заволокло тяжелыми облаками. Солнце скрылось, погрузив Коноху в тоскливую серость. Ветер все еще завывал между могильных плит, сильными порывами тщетно пытаясь подтолкнуть двух товарищей навстречу друг к другу.

- Так вот кого ты называл «Какаши бака!» - радостно воскликнул Зецу, готовый уже отпустить пару своих излюбленных шуток – ну, чтобы разрядить обстановку. Обито осадил его взглядом, полным молчаливого укора. Совершенно неподходящее время для смеха.

Правая ладонь, не принадлежавшая Учихе, сама собой сжалась в кулак. Он будто бы чувствовал, как десятки или даже сотни кунаев втыкались в его тело – так воспоминания пронзали юношу, принося вместе с собой обжигающую боль.

Вновь перед глазами возникают ужасающие образы... Рин, едва шевелящая губами, чтобы произнести имя Какаши. Сияние Райкири. Луна, в которой отражается море крови. Пытаясь отогнать неприятные картины минувших дней, Обито коснулся пальцами левого века, что скрывало пустую глазницу. «Ты должен был спасти ее, Какаши. Шаринган, который я подарил тебе, должен был помочь. Как ты распорядился этим даром?»

Резко подняв голову, Обито рванул на Какаши с криком, наполненным отчаянием, болью, непролитыми слезами и накопившейся злостью. Если бы не Зецу, повинующийся каждому движению Учихи, шиноби не смог бы сделать и одного шага. Искусственная часть тела все еще не желала подчиняться воле нового хозяина, но это с лихвой восполняло белое существо.

Хатаке ждал нападения и даже, похоже, не пытался обороняться. Учиха сбил его с ног, прижимая за шею голову бывшего друга, а теперь только жалкого обманщика, к холодной кладбищенской земле. Он замахнулся кулаком, чтобы со всей силы ударить и размозжить череп Какаши, но рука замерла, едва подрагивая от напряжения.

- Ты должен был ей помочь! Ты обещал мне, ублюдок! – ладонь сильнее сомкнулась на шее. – Ты обещал мне!

- Ты... ты... – Обито сжимал руку в кулак, готовый в любой момент опустить его на лицо товарища. Теперь Какаши узнал его, но на лице не отразилось удивления – только бесконечная горечь тенью легла на его глаза. Губы под маской искривились, а глаза заблестели от слез. Учиха никогда не видел друга таким... нет, не жалким. Чувствительным. Обито будто бы смотрел в собственное отражение, вернее, в отражение собственной души. То, что чувствовал мальчик где-то глубоко внутри себя, выплеснулось наружу слезами Хатаке. В первый раз в жизни.

Обито знал, что Рин была дорога Какаши так же, как и ему. Несмотря на то, что свою привязанность сын Белого Клыка скрывал под маской безразличия и пренебрежения, не желая впоследствии выносить боль утрат, Обито чувствовал, что их троих связывало нечто большее, чем просто командная работа. Дружба. Крепкая, верная дружба. Со смертью Рин эта связь истончилась и натянулась до предела, готовая оборваться в любой момент. И Обито не мог решить, хочет ли он возвращаться к прежним отношениям с человеком, виновным в ее гибели.

Какаши схватил Обито за запястье и сильнее прижал ладонь к своей шее. «Сожми ее», - говорили его глаза. «Давай же», - произнес Какаши. Рука Обито, нависающая над Хатаке, обессилено опустилась. Глядя на его страдания, самобичевание, мальчишка не мог нанести удар. Минато-сенсей всегда говорил, что это его бич – он жалеет противника. Именно эта черта могла бы лишить его жизни когда-нибудь.

- Это ты должен был умереть... – прошептал Обито. – Ты, а не Рин...

- Ты, а не Рин! – вторил ему Зецу, которому надоело молча наблюдать за происходящим и быть всего-навсего исполнителем воли юноши. Обито озлобленно зыркнул на белые отростки головы Зецу, и тот снова предпочел замолчать, хоть и совсем не боялся мальчика. Просто иногда он вспоминал, что по сути является разумным существом, и оставлял подопечного в покое.

Шиноби впился взглядом в Какаши, захлебывающегося слезами, и вдруг осознал парадоксальность положения – его глаза, глаза юного Учихи, вечного плаксы и нытика, были абсолютно сухи. Он и хотел бы зареветь в голос вместе с другом, но не мог, и это состояние приносило еще больше боли. Поэтому приходилось только смотреть на Какаши и пытаться выплеснуть горечь другим способом.

Обито без сил слез с Хатаке, рухнул рядом на колени и закрыл лицо руками. Босые ноги чувствовали влагу и холод мертвой земли, ногти больно впивались в лицо, будто физическая боль могла бы утихомирить душевную. Не в силах больше бороться с собой, юноша вновь отчаянно закричал, только ладони заглушали его охрипший голос, но даже заглушенный вопль заставил редких птиц взмыть в небо с насиженных веток. Боль уходила постепенно, оставляя только неприятный осадок и ужасающие воспоминания. Едва ли Обито стало намного легче, но терпеть сгущающуюся тьму внутри себя он больше не мог.

- Какаши... – жалобно пробормотал он, не отстраняя рук. – Как же теперь...

Позволь судьба вернуть все на свои места, Обито, не задумываясь, отдал бы все, что у него было. Как же ему хотелось, чтобы они вновь стали командой. Как бы он хотел избежать того завала на мосту Каннаби – только для того, чтобы впоследствии не позволить Какаши Ее убить. Ему не нужен был жалкий шаринган, и такой ценой не нужен был Мангекю. Только одно не позволяло ему без промедлений вырвать глаз – он знал, что это не поможет вернуть Рин живой и здоровой, той, которую он помнит. С лучезарной улыбкой, с сияющими глазами, полной неутолимой жажды жить.

А Какаши, похоже, бредил. Обито оторвал ладони от лица и перевел на него взгляд. Алый шаринган с тремя томое внимательно изучал лицо Какаши. Хоть он и снял маску – впервые за все то время, что Учиха знал его, – шиноби интересовало не это. Если в Обито бурлила неуемная ярость, которая все еще оставляла в его рассудке светлые пятна, то Какаши потихоньку сходил с ума.

Стыдно признаться, но Обито и сам подумывал о самоубийстве. Тогда, среди мертвых тел шиноби Скрытого Тумана, когда колени промокали во влажной от крови траве, он приставил к своему горлу кунай. Прижал так сильно, что на белой от долгого отсутствия солнечного света кожи появилась алая полоска. Кровь окрасила лезвие, рука дрожала от напряжения и... презрения к самому себе. Учиха чувствовал, что что-то делает неправильно. Стоя на коленях над телом мертвой Рин, он проявил малодушие и позволил низменным страхам управлять им. Прервать свою жизнь, столкнувшись с первым болезненным ударом судьбы... Рин бы была полна разочарования.

- Что ты несешь, Какаши? – раздраженно, как в былые времена, спросил Обито, хватая товарища за запястье. – Рин мертва. Мертва! И самоубийством ни ты, ни я ничего не добьемся, слышишь?! Рин нам этого никогда не простила бы! Приди в себя! – вторая рука сжала воротник и как следует тряхнула Хатаке. – Я... я не позволю тебе умереть. Я не успел помочь Рин. Мне не хватило всего пяти минут, чтобы спасти ее. Но тебе я умереть не позволю. Я... я не хочу остаться один, - последние слова Обито произнес глухо, едва слышно.

Еще раз тряхнув друга, Обито взглянул ему в глаза.

- Посмотри на меня, Какаши! Ничто уже не будет, как раньше. Но друга я не брошу. Потому что шиноби, бросающий друзей в беде, хуже, чем мусор.

Глаза товарища округлились. До него потихоньку стало доходить, что перед ним на самом деле находился живой, хоть и сильно помятый Обито Учиха, вечный ребенок, орущий направо и налево о своей мечте стать Хокаге, а не мстительный бесплотный дух, желающий заполучить душу обманщика. Пальцы Какаши впились в его плечи, под черным плащом покрытые белой оболочкой Зецу. Крепкая хватка его рук напоминала о прежнем Какаши, с которым они бок о бок сражались на мосту Каннаби, чтобы спасти Рин из плена врага. Казалось, это было так давно, словно в прошлой жизни.

Хатаке больно ущипнул Обито за щеку, юноша только воскликнул «Ауч!» и с раздражением отнял его ладонь от своего лица, но на душе сразу потеплело – жест из далекого прошлого грел душу, словно возвращая былые воспоминания о днях, когда все еще было хорошо. О тех моментах, когда Обито и Какаши дрались из-за всяких мелочей, когда души их не были погружены во мрак из-за смерти дорогого человека.

Обито нахмурился и опустил взгляд в землю. Какаши всегда знал, что значит потерять близкого, - вот о чем подумал Учиха. Его отец, герой Листа – истинный герой, поставивший жизнь друзей выше исполнения миссии, - ушел из жизни даже раньше, чем двое мальчишек успели познакомиться. Сколько времени Какаши проходил с этим грузом прежде, чем смирился с потерей? Обито помнил взгляд товарища, когда Учиха искренне сказал, что считает Сакумо настоящим шиноби своей деревни. Тогда Хатаке еще не заглушил боль и не справился с горем, как на него обрушился шквал потерь: Обито, а следом и Рин...

Обито не знал, жалел ли Какаши о его смерти по-настоящему, но перед его глазами периодически возникало его лицо, когда тот изо всех сил пытался сдвинуть камень, раздавивший половину тела Учихи. И он помнил глаза – как Какаши смотрел на него, умирающего от кровопотери, с горечью касаясь искалеченного века, что теперь скрывало шаринган. Не этого хотел сын Белого Клыка. Не с таким результатом он желал вернуться с миссии.

Шиноби считал, что своей «смертью» он подвел всех. С тяжелым сердцем Какаши возвращался в Коноху, на глазах Рин застыли невыплаканные слезы... кроме того, Обито и сам нарушил данное обещание. «Да за кого вы меня принимаете! – амбициозно закричал он Кушине перед уходом на последнюю миссию. – Я стану Хокаге, понятно? Я успешно выполню миссию и вернусь без единой царапины! Даю слово!» 

- Я жив, Какаши. Я, черт возьми, вернулся домой. А ты тут сопли распускаешь... – наконец, и на его глазах проступила влага. Голос дрожал от сдавливающих горло всхлипов. – Но Рин не вернуть... я был с ней до последнего, я стоял у ее тела до тех пор, пока не пришла подмога из Конохи. Она умерла, Какаши. Не смотри на горизонт, чтоб тебя! Ее не вернуть!

Обито беспомощно уткнулся в своего товарища, содрогаясь от схватывающих горло позорных всхлипов. Мальчишка вцепился в плечи Какаши холодными пальцами, под отросшими ногтями которых осталась грязь – сокрушаясь над бездыханным телом Рин, он царапал землю, сжимал ее в бесформенные комки, отвратительно провонявшие кровью неизвестных шиноби. Тогда над лесом возвышалась луна, как алое пятно в черном зареве – как облако пустоты в тканном полотне из небес. Такой же пустоты, которая заполнила его сердце и которая все расширялась, затягивая в себя все приятные воспоминания, пока Обито добирался до родных краев. Черная дыра, всасывающая в себя все хорошее, что когда-либо происходило с Учихой, не желала затягиваться даже теперь. Возможно, рана стала еще глубже, чем прежде, после встречи с Хатаке Какаши.

Рассказ Какаши являл перед взором яркие картинки произошедших событий. Вот Рин тащат неизвестно куда люди, к которым Обито испытывал лишь слепую ненависть. Вот она привязанная к столбу под действием гендзюцу – как тогда на миссии по подрыву моста Каннаби. Вот Какаши спасает ее из лап врага, но уже слишком поздно... дело сделано, ничего назад уже не воротишь, остается только один выход. Обито не слышит, что говорит Рин, но по губам он едва различает слова.

«Убей меня, Какаши».

Два болезненных удара сердца. Замершее внезапно дыхание. Ужасный звон в ушах. Слепое веко Обито вновь видит перед собой лицо Рин, глаза которой полны страдания и боли. Вокруг нее – ореол электрических разрядов и голубое сияние Райкири. Струйка крови сбегает по ее подбородку, и девочка шепчет, вместе со словами отпуская и свою жизнь: «Какаши...»

Именно его имя она произносит последним, Обито слышит это даже в десятке метров от умирающей девушки.

И все прошедшее превратилось в сущий пустяк. Все слезы, когда-либо пророненные Обито из-за глупых детских обид, стали вдруг бессмысленной водой, а страдания, которые он перенес из-за постоянных унижений, уже не обладали той мощью, как прежде. Только теперь он понял, что такое настоящее страдание, теперь он терпел самые страшные мучения, которые когда-либо могли лечь на его детские плечи. Обито не был готов к жестоким ударам судьбы, о которых предупреждал Мадара. Он был готов терять самое ценное, что было в его жизни.

«О чем ты только думаешь, Обито? – прозвучал в голове голос Нохары. – Не нужно разыгрывать из себя героя, когда этого не просят. Ты поранился, Обито. Нет необходимости в лишней браваде – ранение может быть серьезным. Запомни раз и навсегда: я за тобой слежу».

Нечто острое снова пронзило эту пустоту в груди, Учиха с удивлением осознал, что воспоминания все еще приносят боль. Тьма, которая поселилась в нем, пожирая все светлое и доброе, пока не добралась до сердца. Значит, не все потеряно.

- Вот как... – прошептал Обито, вытирая со щеки мокрые следы от малодушных слез. – Какаши...  я... я не знаю, смогу ли простить тебя, - слова его были наполнены не только холодной серьезностью, но и жалостливой горечью. Он и Какаши испытывали в тот момент одинаковые чувства отчаяния и жалости к самим себе, что было недостойно шиноби. Да и кому важно думать о гордости ниндзя, когда несколько дней назад на твоих глазах или от твоей руки скончался человек, ради которого ты был готов сложить голову?

- Но я постараюсь.